Блокадная нефть. А.Шпак

В ЛЕТОПИСЬ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ…

Блокадная нефть.                                   А.Шпак

На второй день войны в Ленинградское управление Главнефтеснаба приехал сек­ретарь горкома партии по химии Павел Терентьевич Сухомехов. Он побывал на нефтебазах и детально разобрался в об­становке, помог нам увидеть уязвимые места в нашем хозяйстве. Мы разработали план срочных работ. На нефтебазах, там, где их не было, начали возводить земля­ные валы вокруг резервуаров, чтобы в случае их разрушения не дать нефти раз­литься по территории, отрывали новые водоемы, маскировали резервуары и во­обще нефтебазы. С этой целью даже по­строили две ложные нефтебазы.

В середине июля поступление нефте­продуктов в Ленинград с юга страны пре­кратилось. Но емкости на нефтебазах продолжали пополняться за счет того топ­лива, которое из-за развития событий на фронтах не было доставлено по назначе­нию. Поступало и топливо, эвакуирован­ное из Прибалтики.

20 августа на собрании партактива в Смольном К. Е. Ворошилов сообщил об обходе фашистскими войсками Лужского укрепленного района, в результате чего им удалось подойти к пригородам Ле­нинграда, и предупредил, что враг может обрушить на город лавину огня. Для нас, нефтяников, это было грозное предупреж­дение. Возникла необходимость каких-то особых мер по сохранению нефтепродук­тов.

4 сентября на второй базе «Красного нефтяника» вспыхнул пожар. Принимав­ший участие в его тушении инженер В. П. Гляденов утверждал, что пожар возник от взорвавшегося снаряда. Это был первый артиллерийский обстрел города врагом, и первый снаряд взорвался на нефтебазе.

• сентября к нам в управление поступи­ло постановление Военного совета, кото­рое обязывало хранившиеся на нефтеба­зах «Красный нефтяник» и «Морская пристань» запасы рассредоточить для хранения по предприятиям города.
• сентября фашисты заняли Шлиссель­бург. Кольцо блокады города по суше замкнулось. Враг предпринял яростный штурм. В этот день на город было со­вершено два массированных воздушных налета. Горели жилые дома, Чернигов­ский холодильник, продовольственные склады имени Бадаева. Но нефтебазы в эти дни ни налетам, ни артобстрелам не подвергались. Фашисты, очевидно, рас­считывали, что запасы нефтепродуктов попадут в их руки. Но поскольку о сдаче города не могло быть даже мысли, за­тишье для нефтебаз было временным. Согласно постановлению Военного совета с нефтебаз днем и ночью автотранспортом вывозились тысячи бочек и бидонов, от­гружались десятки цистерн и вагонов, наливались баржи. Заводы и фабрики срочно выбирали нефтепродукты по сво­им фондам. Их руководители были предупреждены, что опоздание аннулиру­ет их фонды. Работники управления Главнефтеснаба разыскивали в северных районах города подходящие склады и площадки для размещения затаренных нефтепродуктов.

На территории «Красного нефтяника» размещались цехи масломазеваренного завода. У них находился большой запае масел и смазок. Все это надо было срочно залить в тару и эвакуировать в безопас­ные от обстрелов районы. Работали в ос­новном женщины, мужчины ушли на фронт. Фашистская авиация обнаружила активность на нефтебазе и начала часто летать над ней, подвергая обстрелу из пу­леметов.

Нефтебаза «Морская пристань» нахо­дилась на дамбе Морского канала, на виду у противника, вышедшего 13 сентября в район Лигово — Стрельна. Во время отгрузки отсюда флотского мазута базу начали обстреливать из пушек. Но к это­му дню остаток топлива (около восьми тысяч тонн) был размещен в резервуарах через один, а порожние резервуары за­полнены водой. Так получалось, что фа­шисты попадали в резервуары с водой. Это избавило от пожара. Трубопроводы были сразу же разбиты, насосы выведены из строя. Баржи подавались в ночное время, и их налив производился по гиб­ким шлангам самотеком. Но осколки сна­ряда повредили и резервуар с соляровым маслом. Приемосдатчик Алексей Иванов, машинист Николай Тобиков и замести­тель директора Ф. Андреев забивали ды­ры деревянными клиньями. Взрывом оче­редного снаряда их отшвырнуло от ре­зервуара, они были контужены, но дела не бросили. Погиб боец пожарной охраны. Он поднялся на дамбу и был поражен пулей фашистского снайпера.

12 сентября я получил директиву гото­вить нефтебазы и заводы к уничтожению в случае угрозы захвата их врагом. К вы­полнению этого приказа следовало при­ступить по особому сигналу.

16 сентября стало ясно, что штурм города у фашистов проваливается. Ко­манды на выполнение уничтожения пред­приятий не последовало. К этому времени операция по рассредоточению запасов не­фтепродуктов была завершена. С нефте­баз вывезли тридцать одну тысячу тонн товара. Для временного хранения жидко­го топлива в северных районах города было организовано почти двести пунктов.

Блокада прервала поступление каких-либо грузов по железным дорогам. По­требность в нефтепродуктах удовлетворя­лась из запасов, созданных довойны. 18 сентября Военный совет фронта издал постановление о введении жестких лими­тов на расходование бензина. Эксплуата­ция многолитражных машин запреща­лась, сокращалось количество выпускае­мых на линию легковых автомобилей. Управлению Главнефтеснаба разреша­лось изготовление горючих смесей из светлых нефтепродуктов.

Для ознакомления с создавшимся поло­жением снабжения фронта и города горю­че-смазочными материалами в конце сен­тября из Москвы прилетели заместитель начальника Главнефтеснаба при СНК СССР М. И. Кормилицын и заместитель начальника управления снабжения горю­чим Красной Армии А. Г. Ковырзин. Результатом их визита было решение направлять горючее в Ленинград по Ладож­скому озеру.

После отражения штурма войска фа­шистов зарылись в землю и организовали длительную осаду города. О «Красном нефтянике» они вспомнили 11 октября, сбросив ночью на его территорию большое количество зажигательных бомб. Бойцы команды МПВО, пожарной команды и во­оруженной охраны, все, кто был на нефте­базе, самоотверженно боролись с послед­ствиями налета. Они тушили зажигалки и возникавшие очаги пожара. База могла вспыхнуть факелом. Но этого не случи­лось. Нефтяники в ту ночь потушили семьсот пятьдесят зажигательных бомб, ликвидировали шестьдесят пять очагов пожаров и сохранили объект для нужд города и фронта. Этому помогло и то, что большая часть нефтепродуктов была с базы рассредоточена. Уже по оконча­нии войны были подсчитаны потери от военных действий. Были потери и не­фтепродуктов — ведь бомбы и снаряды попадали и в места хранения их. В нашем городе они составили всего 0,22 процен­та…

В ночь на 16 октября в Ленинграде и окрестностях выпал снег. Началась пер­вая блокадная зима. Ко всем трудностям прибавились холод и голод. Начало зимы обычно вызывало повышение расхода не­фтепродуктов. Теперь же стало наобо­рот — расход горюче-смазочных материа­лов из месяца в месяц сжимался, и не потому, что в них не было потребности, а потому, что их оставалось все меньше и меньше. По сравнению с расходом в июле потребление их в городском хозяй­стве составило в сентябре пятьдесят два процента, в октябре — двадцать четыре, в ноябре — тринадцать и в декабре. — всего четыре процента.

Ноябрь, а за ним и последующие меся­цы были очень тяжелыми. Голод и холод терзали ленинградцев больше вражеских бомб и снарядов. Энергоресурсы иссякли, не было электротока, стояли трамваи и ав­тобусы. По воду люди ходили на Неву и каналы. На улицах подолгу лежали неубранные трупы погибших. Но ленин­градцы боролись, терпели и возлагали свои надежды на Дорогу жизни, которая уже начала действовать.

Когда теперь говорят о Дороге жизни, многие представляют, что речь идет о ле­довой трассе для автотранспорта по Ла­дожскому озеру, начавшей работать с 22 ноября. Это узкое представление. К Дороге жизни относится комплекс ком­муникаций, обеспечивших связь Ленин­града со страной. Он включал в себя телеграф и телефон, воздушный путь над Ладожским озером, водный путь летом для судов, силовой кабель от Волховской ГЭС и нефтепровод по дну озера. И, ко­нечно, ледовую автотрассу, работавшую в зимнее время.

Перевозки по озеру начались в сентяб­ре 1941 года и длились по ноябрь. Фаши­сты ожесточенно бомбили корабли, суда, порты. Южная часть озера стала фронтом. За это время было перевезено значитель­ное количество людей и немного продо­вольствия. Тогда же было положено нача­ло доставке по озеру горюче-смазочных материалов. До ледостава в Ленинград завезли шесть тысяч шестьсот тонн бензи­на. По ледовой дороге через озеро за зиму 1941/42 года автотранспортом горюче­смазочных материалов было завезено тридцать четыре тысячи семьсот семна­дцать тонн. В феврале 1942 года впервые за всю зиму населению было выдано по пол-литра керосина на человека. Но фронт и город испытывали острый недо­статок в горючем.

Изысканием топлива и горючего зани­мались все, кто нуждался в них. Работни­ки коммунальных предприятий обнару­жили в ямах вблизи завода имени Шаумя­на твердую, асфальтоподобную массу. Попробовали сжигать ее в топках котель­ных. Являясь остатком переработки не­фти, добытый материал горел неплохо. Но это был кислый гудрон, и при сжигании в топках он образовывал серную кислоту, несущую гибель котельному оборудова­нию. Наше вмешательство вызвало у не­которых товарищей раздражение. Ведь топить бани было нечем, не было ни угля, ни дров.

На улицах города после проезда некото­рых автомобилей появлялся стойкий за­пах хвои. Машины эти двигались с мото­циклетным треском, оставляя за собою густой шлейф тяжелого зеленоватого ды­ма. Это был результат изыскания допол­нительного горючего.

Было это так: на одной из встреч П. С. Попков спросил меня:

• Почему не забрали двести тонн го­рючего на химическом комбинате?
• По нашим данным, там горючего нет,— ответил я.
• Есть пихтовое масло. Мне доложи­ли, что на нем могут работать моторы автомашин. Военные просят отдать его им…

Само название указывало, чем является это вещество. Использовать его в качестве горючего, даже в виде добавок, нельзя. В масле этом содержалось много смол. При сгорании в цилиндрах они нарушали смазку поршней и вызывали их заклини­вание. Однако по распоряжению исполко­ма Ленгорсовета это масло было передано автомобильным управлениям фронта и города. Правда, вскоре запах хвои на улицах города исчез. Машины на таком топливе долго работать не могли.

Был и такой случай «изыскания» горю­чего. В середине февраля я выезжал в Тихвин. Комиссия обкома партии пред­ложила  дать   уполномоченному  нашего управления инструкции по руководству работой нефтебаз в северо-восточных рай­онах области. Во время моего отсутствия на одну из нефтебаз в городе приехали председатель исполкома одного из рай­онов города в сопровождении своего рай­онного прокурора и начальника райотде­ла НКГБ. Обходя территорию базы, они «обнаружили» залитую бензином бочку, обвинили директора базы, что она у него не учтена, и реквизировали ее.

• Как объяснил все это директор? — спросил я своего заместителя.
• Его огорошило высокое дол­жностное положение «ревизоров», и он выполнил их требование об изъятии бен­зина без возражений…

Было над чем задуматься. Проверяя, я спросил у председателя исполкома Горбунова: верно ли, что он приказал забрать  I бочку бензина при посещении нефтебазы.   I

• Да,— ответил он.— Увезли и еще увезем…
• Как вы решились на такой анар­хистский поступок? Если бы база была даже в вашем районе, все равно такие дей­ствия незаконны.
• А нам Петр Сергеевич Попков раз­решил забирать неучтенное продоволь­ствие и горючее, где бы мы его ни обнару­жили…

Конечно,  оставить без внимания этот I способ добычи горючего было нельзя, тем I более, что он прикрывался таким высоким I авторитетом. В письме в исполком Ленгорсовета, в управление НКГБ и прокуро­ру города мы сообщили об этом факте и просили призвать участников самоуп­равства к порядку. Через некоторое время стало известно, что все эти «разведчики» горючего были строго наказаны.

Для выполнения военных заказов неко­торым заводам требовался мазут, которо­го у нас не было. Военный совет фронта обязал управление тылом Балтийского флота передать нам часть его запасов. Начальник тыла флота М. И. Москаленко сказал мне при встрече:

— Забираешь наши крохи? Ну, что ж,
бери. Только учти — мазут в Кронштадте.

Никто из потребителей, коим предназ­начен был этот мазут, взять его сам не мог, и Митрофан Иванович это хорошо знал. Тыл фронта оказал большую услу­гу: шесть с лишним тысяч тонн мазута были доставлены на заводы средствами флота. А много ли это? В довоенное время только одному из этих заводов мы по­ставляли по десяти тысяч тонн ежеме­сячно.

В начале 1942 года для обеспечения выполнения срочных производственных I заданий у некоторых заводов появились свои электрические блокстанции. Управление тылом КБФ передало нам для этих станций четыреста шестьдесят пять тонн солярового масла и дизельного топлива.

Часть этого топлива приходилось выкачи­вать даже из танков подводных лодок, зимовавших на Неве. Когда наш предста­витель прибыл в штаб бригады подводных лодок, чтобы обговорить порядок приемки топлива, командир бригады, заслужен­ный боевой офицер, отказался разговари­вать с ним на эту тему и пригрозил при повторной явке арестовать его. Свои дей­ствия потом перед своим начальством он объяснил опасением, что с наступлением весны лодки не смогут выйти в море, чтобы топить врага… Но постановление Военного совета фронта было выполнено.

Автобензин с Большой земли перево­зился по Дороге жизни, накапливался в емкостях фронтового склада горюче­-смазочных материалов на берегу Ладоги, и в город, на нефтебазу «Ручьи», достав­лялся по железной дороге. Времени для пробега цистерн по этому пути в мирное время требовалось несколько часов, а в зиму 1941/42 года железнодорожники за­трачивали по несколько суток. В случаях, когда у железнодорожников не было воз­можности подать паровоз, мы обращались к военным, и на ветку нефтебазы цистер­ны продвигались паровозом бронепоезда, который часто после боевых операций отстаивался на станции вблизи базы.

На нефтебазе «Ручьи» бензин из цистерн выкачивался вручную. Электро­энергии не было и там. Для рабочих иног­да отпускали в дополнение к пайку по карточкам концентраты, муку. Часто воз­никала необходимость зачистить метал­лические баки. Рабочим, выполнявшим эту работу при страшном морозе, выдава­ли по сто граммов водки и по тарелке го­рячей каши. Рабочих было мало, убыль их не восполнялась, но люди справлялись с порученным делом, и я не помню случая, чтобы по их вине не был обслужен потре­битель.

В начале 1942 года в нашем управлении возникли соображения об изменении спо­соба перевозки мазута по Ладожскому озеру. По представлению командования фронта и флота 12 апреля 1942 года Госу­дарственный Комитет Обороны вынес по­становление о строительстве нефтескла­дов на берегах Ладоги.

В Сясьстрое, Гостинополье, Кобоне — на восточном берегу и в Морье — на за­падном развернулось строительство.

26 мая сооружение нефтехранилища в Морье было закончено, и из прибывших туда первых барж флотский мазут пере­качали в него в тот же день. К концу лета были завершены работы и на остальных точках. Общая емкость складов составила двадцать две тысячи кубометров. Склады были оборудованы насосами, причальны­ми устройствами и железнодорожными тупиками.

Теперь топливо из железнодорожных цистерн на восточном берегу сливалось в хранилища построенных складов, далее в баржах по озеру доставлялось к за­падному берегу, где перекачивалось в хранилища. Такая схема позволяла не задерживать подвижной состав и не зави­сеть от капризов погоды. Рейсы наливных судов по озеру совершались, как только это позволяла боевая обстановка. Эксплу­атация этой транспортной линии была поручена тылу КБФ, и по ней перево­зился только мазут.

За июнь и июль 1942 года в блокиро­ванный город было доставлено тридцать восемь тысяч девятьсот двадцать шесть тонн горюче-смазочных материалов — почти столько, сколько было перевезено по ледовой автодороге за все время ее работы.

В это же время уже начал действовать и нефтепровод по дну озера. По нему с 20 июня по 31 июля перекачали еще десять тысяч семьсот сорок семь тонн светлых нефтепродуктов.

Как-то мартовской ночью 1942 года, уже под утро, мне позвонил Лев Марко­вич Володарский, уполномоченный Гос­плана СССР по Ленинграду.

— Какие нужны меры, чтобы обеспе­чить доставку нефтепродуктов после того, как растает дорога по льду? — спро­сил он.

Я ответил, что только что уснул, голова не работает, и попросил отложить ответ до утра.

— Невозможно,— говорил он.— Через десять минут я должен быть у Андрея Александровича Жданова и доложить ему.

В общем, он добился, что я, немного поразмыслив, сказал:

• Для светлых продуктов — ничего другого, как проложить через озеро не­фтепровод.
• Нефтепровод?! А как это сде­лать? — удивился Володарский.

Главное для нефтепровода — трубы. Я сказал, что до войны на Ижорском заводе прокатывали трубы для нефтепро­мыслов и что некоторое количество их осталось на заводе. Мои доводы убедили Володарского.

Утром он позвонил снова и сообщил, что предложение в принципе принято, и пригласил к себе, чтобы «обмозговать» дело.

Вообще же идея прокладки нефтепро­вода возникла еще осенью 1941 года, и местом ее рождения был отдел снабже­ния горючим штаба фронта.

— А что, если проложить через озеро нефтепровод?

Тогда это прозвучало фантастикой, осо­бенно, если учесть, что немецкие войска были в Тихвине. Но идея возникла, и с из­менением линии фронта ее стали обдумывать. Она могла превратиться з практиче­ское дело.

Кроме доклада Володарского, А. А. Жда­нов аналогичное предложение полу­чил и от начальника тыла фронта гене­рала Ф. Н. Лагунова.! А. А. Жданов, как впоследствии вспоминал генерал, тог­да же говорил об этом по телефону с руко­водством Государственного Комитета Обороны и получил согласие на строи­тельство при условии, что необходимые трубы будут изысканы в Ленинграде.

Одновременно идея прокладки нефте­провода развивалась и в Москве. 2 апреля на совещании у А. И. Микояна начальник тыла Красной Армии генерал армии А. В. Хрулев, начальник Главнефтеснаба при СНК СССР Я. С. Широков, началь­ник управления снабжения горючим Красной Армии М. И. Кормилицын и дру­гие товарищи поддержали предложение о сооружении на Ладоге нефтепровода.

Не ожидая выхода специального поста­новления по этому вопросу, ленинградцы приступили к практической работе.

19 апреля Ф. Н. Лагунов распорядился, чтобы автотранспорт тыла фронта начал доставку материалов к озеру, в первую очередь труб. Трубы с Ижорского завода вывозились до ближайшей от Колпина станции, недосягаемой для фашистской артиллерии, здесь перегружались на платформы и на станцию Борисова Грива у озера доставлялись железной дорогой. К 5 мая эта работа была закончена. К это­му времени управление тыла фронта пе­редало в распоряжение строителей два­дцать пять автомашин, шесть тракторов, два катера, выделило необходимое коли­чество бойцов.

В основу проекта были заложены две очереди работ. К первой отнесли проклад­ку нефтепровода через самое озеро от мыса Кареджи на восточном берегу до Коккоревского спуска на западном, с про­длением его до станции Борисова Грива. Ко второй очереди — продление нефте­провода от Борисовой Гривы до нефтеба­зы «Ручьи» в Ленинграде. С Экспедицией подводных работ особого назначения — ЭПРОНом — был согласован вопрос его участия в предстоящем строительстве. Уже 21 апреля на озере начала работать гидрографическая партия для изыскания трассы нефтепровода. 25 апреля ука­зание о строительстве нефтепровода подписал Председатель Государственного Комитета Обороны И. В. Сталин. Срок окончания строительства намечался очень жесткий — до 20 июня 1942 года.

Весна вступала в свои права. На озере лед начал подтаивать, в некоторых местах появились полыньи. Это осложняло изыскательские работы. Вблизи восточно­го берега под лед провалился один из участников изыскательской партии и спасти его не удалось. Были потери людей от вражеских обстрелов и при вывозке труб с Ижорского завода.

1 мая генерал Лагунов утвердил эскиз­ный проект, подлежавший дальнейшей разработке в полевых условиях. Находив­шийся в Ленинграде уполномоченный ГКО, заместитель Председателя Совнар­кома СССР А. Н. Косыгин дал указание решать главную задачу —соединить не­фтепроводом берега озера. Наш план о бо­лее широком масштабе строительства был отклонен.

Все участники стройки не жалели ни сил, ни времени для выполнения возло­женных на них заданий. Темпы работ возрастали с каждым днем. К этому вре­мени ленинградцы несколько оправились от перенесенной зимой голодовки. Начи­ная с 25 декабря 1941 года нормы выдачи хлеба увеличивались в три раза, и с 11 февраля рабочие получали его уже по пятьсот граммов. Качество хлеба стало нормальным, без примесей. Регулярно выдавались и другие продукты. Это было результатом работы дороги жизни.

К 11 мая водолазы прошли по дну озера трассу нефтепровода и закончили подго­товку к укладке труб.

На мысе Кареджи сооружалась насос­ная станция и устанавливались резервуа­ры для приема горючего из железнодо­рожных цистерн. На очереди была по­стройка эстакады, железнодорожных пу­тей, землянок. Мыс был лишен какой-либо растительности, и все, что должно быть укрыто от наблюдения врага, зары­валось в землю. На станции Борисова Грива сооружалась приемная база с эста­кадой для налива в железнодорожные цистерны. В Ваганове — коллектор для налива горючего в автоцистерны. На стро­ительстве в отдельные дни число работаю­щих превышало тысячу человек. Работы велись под носом у фашистов, находив­шихся в Шлиссельбурге. Они все время вели воздушную разведку, совершали воз­душные налеты,.обстреливали те участки, до которых могла достать их артиллерия. Но ничто не могло приостановить строи­тельства.

Знали ли гитлеровцы о прокладке не­фтепровода? В книге «Оборона Ленингра­да», изданной в 1968 году, бывший офи­цер автомобильного управления Ленфронта С. А. Иофинов в своих воспомина­ниях, касаясь строительства нефтепрово­да, указывает: «…Это строительство ве­лось в глубоком секрете. Даже работники Ладоги мало что знали о прокладке не­фтепровода… Насколько мне представля­ется, немцы не знали об этом строитель­стве…». Главный инженер проекта Д. Я. Шинберг писал: «…Действительно, представляется по меньшей мере стран­ным, что немецкие самолеты ничего не могли обнаружить. Специалисты объясняют это так: можно ли заметить лежащую на земле спичку с высоты, скажем, тридцать метров? Трудно! Умножьте мно­гократно толщину спички, и вы получите трубу диаметром сто миллиметров, кото­рую надо увидеть с высоты трех кило­метров. А ниже вражеским самолетам летать не давала наша зенитная артилле­рия. Поэтому наша труба-спичка, да еще сливающаяся цветом с поверхностью во­ды, да еще выводимая на озеро для погру­жения или в сумерки, или ночью, не была обнаружена…». Но даже если фашисты и знали, то сорвать стройку сил они уже не имели.

В конце мая секретарь горкома партии Я. Ф. Капустин спросил меня:

— Когда вы были на озере? Как там с нефтепроводом?

Я ответил, что наш главный инженер И. Н. Воротников регулярно информиру­ет о стройке и можно считать, что дела там идут нормально,

— Представитель — это не свои глаза. Побывайте там, по возвращении доложи­те…

И вот я снова в Коккореве, на берегу Ладожского озера. Наблюдаю, как гото­вится для спуска на воду плеть стальных труб. С озера дует сильный и холодный ветер. Волна раскачивает небольшой ка­тер эпроиовцев. Погода явно неблагопри­ятная, однако на берегу рабочие и красно­армейцы не обращают на это внимания. Вот к стапелю, на котором лежит сва­ренная в стыках секция трубы, подошли человек двести, встали вдоль трубы и по команде враз подняли ее на руки. Они отнесли секцию к спусковой дороге, раз­вернули перпендикулярно к береговой черте и уложили на дорожку. Концы труб стыкуются, на них наворачиваются муф­ты, и рабочий тут же производит сварку. Длина секции метров двести, а плеть бу­дет не менее километра. Часть ее уже на плаву. Вдоль трубы, лежащей на воде, с двух сторон видны бревна. Они привяза­ны к трубе и придают ей плавучесть. Когда плеть соберут полностью, ее отве­дут от берега и уложат на трассе под водой.

Подходит группа военных. В одном из них узнаю члена Военного совета фронта Н. В. Соловьева. Здороваясь со мной, он спрашивает:

— Почему задерживается доставка из города оборудования? Как идут дела в Морье?

Выслушав ответ, он предлагает пройти с ним на станцию Борисова Грива. Вдруг раздаются возгласы:

— Воздух!.. Воздух!..

Зенитные батареи, расположенные где-то вблизи, открывают огонь по появивше­муся фашистскому самолету. Вспышки электросварки прекратились, красноар­мейцы и рабочие исчезли. Надо бы уйти в укрытие и  нам,  но генерал  Соловьев стоит на месте. Стоим возле него и мы. Вскоре вражеский самолет отогнали, и мы пошли вдоль траншеи, отрытой для сухопутного участка нефтепровода…

26 мая водолазы начали укладку труб на дно озера и завершили эту работу 16 июня. На следующий день началось испытание всех сооружений. С утра насо­сы на мысе Кареджи приступили к за­качке в трубу тракторного керосина. В 13 часов 30 минут в резервуарах при­емной базы в Борисовой Гриве появились первые порции горючего. Испытание всех узлов сооружения под давлением в два­дцать атмосфер продолжалось сутки. 18 июня, на два дня раньше установлен­ного срока, началась постоянная эксплуа­тация нефтепровода. 19 июня был подпи­сан акт об окончании его строительства.

21 июня группу строителей нефтепро­вода пригласили в Дом Красной Армии. Здесь представитель Военного совета огласил приказ командующего фронтом, в котором объявлялась благодарность всем участникам стройки. Наиболее отли­чившимся товарищам были вручены именные часы. Затем дала концерт К. И. Шульженко. Она, кажется, испол­нила весь свой репертуар, а мы все вызы­вали ее…

С этого момента снабжение Ленинграда горючим стало более устойчивым. В бло­кированный город бесперебойно стали поступать бензин, лигроин, тракторный и осветительный керосин, дизельное топ­ливо. По нефтепроводу за сутки прокачи­валось до четырехсот тонн нефтепродук­тов.

Ладожский нефтепровод был значи­тельным инженерным сооружением, со­зданным во фронтовых условиях всего за пятьдесят дней. Длина его равнялась по­чти тридцати километрам, из них два­дцать один с половиной километр уложен по дну озера. В комплексе с ним были построены насосные станции и эстакады, проложены железнодорожные подъезд­ные пути, смонтировано более двух ты­сяч кубометров емкостей для горючего.

К слову сказать, англичане для обеспе­чения операций второго фронта также построили нефтепровод через пролив Ла-Манш. Длина его была почти такой же, как и у нашего, и проектировать его они начали почти одновременно с нами. Стро­или они его, конечно, совсем в других условиях, чем мы, без тех трудностей, которые сопутствовали строительству в блокированном городе, враг от их объекта был далек и не проявлял к нему интереса, а вот закончили англичане строительство своего нефтепровода лишь в августе 1944 года.

В довоенное время промышленность, городское хозяйство Ленинграда боль­шую часть смазок и других технических

масел получали с завода имени Шаумяна и завода, находившегося на территории «Красного нефтяника». С началом блока­ды эти предприятия остановились. Запа­сы постепенно иссякли.

В конце лета 1942 года к нам в управле­ние пришли офицеры артиллерийского управления фронта:

— У нас нет смазок для орудий и стрелкового оружия. Помогите…

Они сами говорили, что ставят перед нами, как казалось, невыполнимую зада­чу. Производственные цехи были закон­сервированы, не было и сырья. Но раз нужно для фронта, мы взялись сделать.

Производственный коллектив «Красно­го нефтяника» во главе с заместителем директора по производству А. А. Мациевичем проявил поистине героизм, чтобы вновь запустить цехи. Нелегко было най­ти заменители сырья для получения ма­сел. Начальник лаборатории В. К. Цысковский стал изобретать эрзацы, а по­том приступил к разработке нового тех­нологического процесса. Вместо машин­ных масел ленинградские заводы по­лучали полужидкую консистентную смаз­ку, изготовленную из некондиционного солидола и дизельного топлива. Для трам­вая во вторую блокадную зиму была раз­работана буксовая смазка. Для автома­шин разработали автошестеренную смаз­ку, пригодившуюся позже и для троллей­бусов. Смазки эти выполнялись на искус­ственных жирах. Их надо было создать, так как натуральных жиров не было. Это относилось и к продукции, заказанной артуправлением фронта. Отступление от правил было разрешено постановлением Военного совета.

Успех сотрудников лаборатории в раз­работке технологии получения замените­лей натуральных жиров — карбоновых кислот методом окисления углеводородов позволил нам позднее перенести этот про­цесс в производство. В. К. Цысковский составил проект полузаводской установ­ки. С помощью горкома партии было изготовлено нужное оборудование. Заказ фронта ленинградские предприятия вы­полнили.

Спокойное с утра течение того дня в нашем управлении было прервано теле­фонным звонком. Заместитель директора «Красного нефтяника» доложил, что у них «погода испортилась». Я глянул в ок­но — там солнечно, по-весеннему светло и тихо. И тут же сообразил: Антон Анто­нович Мациевич говорил по нашему бло­кадному коду.

• Уточните,— попросил я.
• Вихрит… свалило три деревца… по­вреждены гряды с огурцами.

Это означало: начался обстрел объекта, три снаряда попали в цистерны на фронте слива, и возник пожар. Слушая Мациевича, я смотрел на настенные часы. Они показывали 14 часов 10 минут. Хотя и тревожно стало, но к нападениям врага на этом объекте мы привыкли.

Через несколько минут вновь звонок. Взволнованным тоном Мациевич сооб­щил, что положение на нефтебазе резко ухудшилось. От шквального огня возник­ло несколько очагов пожара, есть постра­давшие.

— Главное, Александр Илларионович, нужны люди. Человек двести, с лопата­ми,— говорил Мациевич.— Самим несправиться…

Антон Антонович все время блокады работал на этом объекте и видал всякое. Он был не только администратором, но и командиром отряда самообороны. Раз он так заговорил, значит, дело серьезное. Не­медля позвонил тем, кто мог помочь. Из управления пожарной охраны города со­общили:

— Дан сигнал номер пять…

По этому сигналу на пожар посылалось большое количество команд.

В штабе МПВО города трубку взял генерал-майор Лагуткин. На просьбу по­слать людей ответил:

— Посылаем…

Начальник тыла КБФ генерал-лейте­нант Москаленко пробасил в трубку:

• У кого это дым столбом?
• Горит ваш мазут,— ответил я. Ко­ротко рассказал, что знал со слов Мациевича, и передал просьбу базы о помощи.
• Даю приказание послать людей.

Обо всем этом хочу сообщить на нефте­базу, но, увы, телефонная связь оборва­лась… Вместе с главным инженером В. П. Гляденовым едем на «Красный не­фтяник».

Облака дыма, словно черная вата, по­висли над сооружениями базы, плотно закрыв их. Сквозь черноту прорывались языки пламени, сопровождавшиеся треском, шипением и каким-то зловещим гулом. Вдруг громовой удар. Это где-то в дыму взорвался крупный снаряд. По земле ползут огненные потоки, как ги­гантские змеи тянутся пожарные рукава. Людей мало, покажется кто-нибудь и тут же исчезает в дыму.

В конторе офицер связи пожарных мудрит над генпланом объекта.

• Кто руководит тушением пожара?
• Подполковник Голубев…

Тот, легок на помине, тут же появился в дверях. Здороваясь, спрашивает:

— Видели, что творится?

События развертывались так: осколка­ми первых снарядов были пробиты две железнодорожные цистерны из шести, стоявших под сливом. Они загорелись. Сразу последовал шквал снарядов. По­жарные нефтебазы и рабочие цехов под осколками снарядов пожар потушили. Но не  прошло  и  десяти   минут,  как  была подожжена группа мелких баков вне обвалования. Горящее масло из них стало растекаться по территории, поджигая все, находившееся на пути, потом загорелся резервуар в парке за насосной. С правой стороны от железнодорожного фронта слива в трех резервуарах горели нефте­продукты. Дым от них закрывал всю базу.

Как только мы вошли в его облако, сразу попали во мрак — ничего не видно и нечем дышать. Держась друг за друга, бегом по шпалам преодолели расстояние метров в тридцать-сорок и оказались за дымовой завесой. Остановились, осмотре­лись. У горящих резервуаров было людно. Пожарные и рабочие нефтебазы вели борьбу с огнем.

Заметив, что крыша центральной на­сосной дымится, я обратился к Голубеву:

— Внутри резервуаров остатки мазута водой вряд ли потушишь. Спасайте на­сосную!

По распоряжению подполковника пять или шесть стволов были направлены туда. По указанию Мациевича несколько рабо­чих и пожарных бросились внутрь зда­ния.

Пошли дальше. За подполковником ша­гала связистка. Рослая, в блестящей по­жарной каске, она ни на шаг не отставала от своего командира. Свиста снарядов вроде не замечала. По приказаниям под­полковника мгновенно исчезала, исполня­ла поручения и немедленно догоняла нас. Возле одного резервуара невольно остано­вились. На земле, лицом вниз, лежал пожарный. В руках брандспойт. Из про­боин в шланге били струйки воды. Связи­стка подбежала к нему, нагнулась и по­вернула лежащего лицом вверх, осмотре­ла его. Поднявшись, коротко доложила:

— Убит…

Это был первый погибший, которого я увидел в тот день. После видел и других, но этот врезался в память. В позе его был порыв к выполнению долга, стремление к борьбе.

Да, жертвы и жертвы… Но нефтепро­дукты нужны для борьбы с фашистами, и дать им погибнуть невозможно. Нефте­база работает на оборону города. Мы должны бороться.

Генералы Лагуткин и Москаленко по­мощь оказали оперативно. На автомаши­нах прибыл батальон МПВО и рота моря­ков. Приехал начальник Управления по­жарной охраны города полковник Сери­ков. Он распорядился вызвать еще не­сколько команд пожарных. Соединенные усилия принесли результат. Огонь начал отступать, дыма становилось все меньше и меньше. Да и стрельба фашистов осла­бевала — по-видимому, наша артиллерия накрыла своим огнем батареи фашистов.

Урон был велик. Вместе с главным инженером «Красного нефтяника» Анатолием Александровичем Сорокиным мы обошли некоторые участки базы. Тяжелое зрелище — такого еще не бывало. Металл многих резервуаров от огня покоробился, точно горелый картон. На многих резер­вуарах маскировка сползла и обвалилась. Кругом воронки от взорвавшихся снаря­дов. В одном месте рельсы железнодо­рожного пути скрутило, концы их задра­лись вверх. Директор базы Сорокин на ходу прикидывал, за что браться в первую очередь, чтобы сделать базу работоспо­собной.

Остался всего один очаг пожара — ре­зервуар с дизельным топливом. Его было трудно ликвидировать — крыша провали­лась внутрь бака, стены загибались туда же. Это мешало тушению. Перекачать же топливо в другую емкость не было воз­можности — все трубопроводы разбиты. А столб дыма продолжал служить ори­ентиром для противника.

Полковник Сериков требует разреше­ния выпустить топливо из резервуара в пруд. Топлива было около ста тонн. Как-то жалко.

• Чего вы жалеете? Смотрите, начнет фашист палить снова, потеряем больше…
• Действуйте…— ответил я.— Вы­пускайте в пруд…

Но как? Задвижки и люк-лаз завалены листами железа от разбитого и сгоревшего соседнего бака. Около них держался огонь, пищей для которого служило топ­ливо, вытекавшее через деформировавши­еся от жара швы. Кто рискнет полезть туда, чтобы открыть задвижку?

Такой смельчак нашелся. Сергей Дмит­риевич Коньков, начальник механическо­го цеха, оделся в брезентовую куртку, и, как только подошел к раскаленному баку, пожарные создали вокруг него водяную завесу. Задыхаясь от дыма и пара, Конь­ков задачу выполнил. Резервуар «разлючили», и топливо хлынуло наружу горя­щей струей. Оно было настолько разогре­то, что, вытекая из резервуара, мгновенно воспламенялось.

Последний очаг вскоре был потушен. Прекратился и обстрел. Мы, усталые и из­мученные, в седьмом часу вечера собра­лись у конторы и смотрели на следы атаки врага. Каждый думал одно и то же: ниче­го, нас этим не возьмешь! Металл не выдержал, а люди выстояли.

Мы сняли головные уборы и молча отдали последний долг павшим товари­щам. В тот день на «Красном нефтянике» взорвалось девяносто пять тяжелых сна­рядов. Обстрел продолжался около четы­рех часов. Пострадали сорок девять чело­век, из них — тринадцать убиты. Все они погибли как солдаты, до конца борясь за Советскую Родину.

Это был очередной блокадный день — день 3 мая 1943 года.

 

Журнал “Нева” , номер 1, 1988, стр.140-147